Битва далась варденам тяжело, но Насуада не могла не радоваться: они победили! Да к тому же, и она сама внесла кое-какой вклад в эту победу, а потому радостно было вдвойне. Впрочем, времени на то, чтобы предаваться праздному веселью и, как в книгах о славных воинах, пировать днями и ночами, уж точно не было: все, и в первую очередь Аджихад и Совет, были заняты устранением всевозможных последствий сражения.
Аджихад, пусть и был зол, обладал весьма отходчивым нравом и вскоре примирился с поступком дочери. Насуада, вызвавшаяся, как и всегда, помочь отцу, теперь всё время куда-то спешила — сделать, подсчитать, распределить, передать распоряжение, распорядиться самой, навестить раненых, взглянуть на запасы продовольствия… То, что она видела, заставляло её подолгу обсуждать с отцом положение варденов, и великая радость победы понемногу сменялась беспокойством: ресурсов оставалось всё меньше и меньше, множество людей были тяжело ранены, лекари не всегда с этим справлялись, а “тайное убежище варденов” отныне было для Гальбаторикса совсем не тайным.
Её, пожалуй, слишком уж занимали все эти мысли, и в конце концов Аджихад со всей присущей ему твёрдостью заявил, что ей, Насуаде, лучше уж больше отдыхать, коль для решения проблем существует Совет. Она, разумеется, не согласилась, но вскоре они с отцом сошлись на том, что вечера у дочери вождя варденов будут свободны. Тем более что после сражения прошла всего-то пара дней, а она толком не отдохнула.

Сейчас был как раз такой вечер; Насуада направлялась в библиотеку, надеясь продолжить чтение занимательного исторического трактата. Обычно она, надо признаться, не очень-то любила все эти громоздкие труды про давным-давно погибших людей, предпочитая не бумагу, а живых рассказчиков или, если таковых не находилось, сборники легенд или схемы и описания битв. Но книга на этот раз её захватила. Она была написана в столь лёгкой, изумительно тонкой и вместе с тем очень умной манере, что служила не просто перечислением дат и событий. Верилось, что все эти люди существовали и были именно такими, какими они были описаны…
И…
Конечно, Насуада сразу вспомнила, кто именно посоветовал ей прочесть именно эту книгу.
Муртаг.

Он же в глазах всех вокруг — сын Морзана, слуга Империи, опасный человек, которому не следовало доверять… Насуада понимала причины такого отношения, как понимала и то, почему отец велел держать Муртага под стражей, — так было лучше и для него самого, и для окружающих, — но, немного пообщавшись с этим молодым человеком, она вовсе не увидела в нём ничего похожего на дурные намерения. Напротив, беседы с ним были пусть и коротки, но интересны; Муртаг был красив, хорошо образован, но держался просто и честно, без лжи, озлобленности или заносчивости… Да и с какой это стати потомки должны платить за деяния отцов? Это попросту глупо. И что такого в том, что Муртаг — уроженец Империи? Если воевать со всеми жителями, а не с теми, кто действительно творил зло, едва ли такая война имеет смысл!

От мыслей Насуаду отвлёк знакомый голос — надо же, стоило только подумать!
Она остановилась, обернулась… Так и было: перед ней стоял Муртаг. Насуада не могла точно определить, заключение ли пошло ему на пользу или всё же участие в сражении, но выглядел он явно лучше, чем в первые дни пребывания у варденов. Впечатление ничуть не портили ни круги под глазами (Насуада и сама не была уверена, что выглядит безупречно: уставшими в последние несколько дней казались абсолютно все), ни повязка на голове (лекари, впрочем, ничего серьёзного в ране не видели, а уж сам Муртаг, наверное, и подавно).
— Здравствуй, — она чуть склонила голову в знак приветствия, хоть и вовсе не обязана была этого делать, и улыбнулась в ответ. — Нет-нет, ты нисколько не помешал — правду сказать, мне и самой следовало бы тебя найти, но я всё не могла выкроить времени.
Почему-то было… немного забавно слышать чужие слова. Разумеется, Насуада знала о решении Аджихада, более того, она этому решению отчасти поспособствовала! Но не рассказывать же было об этом Муртагу? Поэтому она ничем не выдала своих мыслей, держась так же, как и всегда.
— Да, мне известно о решении отца. Он, к слову, теперь в тебе не сомневается и совершенно уверен в твоих добрых намерениях, — заметила она. — Но советую тебе быть осторожным — многие люди, к несчастью, до сих пор могут увидеть в тебе врага… и всё же тебе обязательно нужно взглянуть на город. Что же до встреч... Думаю, мне не составит труда показать тебе несколько интересных мест, когда всё немного уляжется.
Насуада и сама не знала, почему она вдруг дала такое обещание. Может, потому, что ей интересно было посмотреть на реакцию того, кто никогда прежде не был в Фартхен Дуре и не видел всех его чудес?
Или всё же?..
Ладно, сейчас не время было об этом думать.
Она помолчала немного, окинула Муртага взглядом и, не удержавшись, прибавила:
— Всё-таки ты славно сражался! Я видела.

— Я понимаю, — кивнула Насуада. Чужие намерения были ей почти ясны: они если не подружились, то стали по крайней мере приятелями за время заключения Муртага, а желание подтвердить свою честность перед другом было вполне естественным. И всё же она упускала, то ли случайно, то ли нарочно, и не хотела признавать перед самой собой ещё одну причину, которая тоже лежала на поверхности.
Отец всегда учил присматриваться к ситуации со стороны, не своими будто бы глазами и не своим сознанием. И если бы Насуада взглянула на их разговор так, она бы точно заметила и поняла всё. Вот только она этого не делала.
Она просто разговаривала — без раздумий и опасений, позволяя себе не выверять каждое слово. А не со многими здесь было легко говорить! Всё же она была политической фигурой, пусть и не задействованной в политике официально, и даже с друзьями приходилось о многом молчать. Муртага же вовсе не занимали ни интриги Совета, ни конфликты между гномами и людьми, разгоравшиеся порой из-за пары неосторожных слов, ни новости — он не жил в Фартхен Дуре, не знал здешних тонкостей и не видел ничего плохого в каких-нибудь фразах, которые местные гномы посчитали бы обидными.
Правда, потому и стоило предостеречь Муртага; всё же теперь ему можно было ходить по городу и общаться с его жителями, и риск ошибок возрастал (мало того, что здесь ошибкой считали уже само происхождение юноши!). Поэтому Насуада надеялась не только на то, что он принял её слова со всей возможной серьёзностью, но и на то, что образование Муртага учитывало некоторые нюансы в отношении, к примеру, тех же гномов.
— У нас не так много тех, кому дозволено носить оружие в мирное время, — заметила Насуада. Она понимала, что юноше было бы обидно, если бы каждый простой человек имел при себе меч или кинжал, а он, Муртаг, ходил бы среди них безоружным. Но дела в Фартхен Дуре обстояли иначе. — Так что отсутствие меча не заставит тебя чувствовать себя здесь чужим.
А там, — кто знает? — быть может, он чем-нибудь заслужит право носить оружие.
— Мне кажется, открытых нападений можно не ждать, — задумчиво произнесла девушка. — Всё же вардены гостеприимны к тем, кто попадает в Фартхен Дур, а наказание за драки у нас весьма суровое… Только вот сказать о тебе пару слов за спиной могут — к этому будь готов.
Она уже представляла нескольких варденов, что могли бы, например, нарочно громко прошипеть в спину Муртагу “мерзкое отродье”, но у большинства из них имелись счёты с Морзаном. И могла ли Насуада осуждать их за грубость? Пусть сын Морзана не был им самим, но люди, на долю которых пришлись страшные деяния Проклятого, не могли трезво рассудить — тем более что, как говорил Аджихад, внешность и голос Муртага почти полностью достались ему от отца.

— Сейчас? — переспросила Насуада, изогнув левую бровь. — Я не слишком занята, но, полагаю, тебе интересно всё устройство Фартхен Дура, а этого и за месяц не обойдёшь, что говорить о вечере!
В конце концов, если ситуация складывалась сама собой, это было и к лучшему? Не всё же сидеть за бумагами и книгами, тем более, если выпадает возможность побывать там, куда в последние недели не было времени ходить.
— Так что если я что-то и покажу, то, предупреждаю — это будет лишь малая часть здешнего величия. Идём, — она вложила свою ладонь в протянутую руку. Путь предстоял недолгий, но извилистый — эта часть города была более старой и более запутанной (хоть, впрочем, стоило только взглянуть на план города, сразу становилось ясно, что коридоры складывались в определённый символ и только казались хаотично созданными).

— Была, разумеется. Тебя это удивляет? — она, взглянув на Муртага, чуть склонила голову. На лице юноши можно было отчётливо прочитать его эмоции; удивление Муртага было ясно, и всё же оно немного задело Насуаду. Неужели он не верил, что она умела обращаться с оружием? Неужели он, как и все, думал, что доля дочери вождя — беречь себя от любой опасности, носить платья, жить в богатстве и вышивать золотом по бархату?
Почему, временами думала она, Арья может и носить мужскую одежду, и сражаться наравне со всеми, и её не винят за это? Чем так сильно разнятся эльфы и люди? 
Поэтому, когда Муртаг продолжил, Насуада прислушалась куда внимательнее. Ей были интересны чужие мысли на этот счёт и то, как юноша мог объяснить своё удивление.
— Значит, — подумав, начала она, — ты разделяешь мнение моего отца и считаешь, что, пусть даже моя стрела попадает в цель столь же точно, как и те стрелы, что пущены мужчинами, моё призвание — не натягивать тетиву, а, сидя в убежище, вдевать нить в иглу, только чтобы избежать опасности?
В её голосе не звучало ни укора, ни какой-либо заносчивости. Стоило же вслушаться — и можно было заметить нотки некоторого искреннего недоумения.
— Наверное, меня сложно представить в кольчуге, шлеме и с луком в руках. И всё же! Представь мальчишку, первый раз участвующего в сражении. Он может испугаться крови или смерти, а растеряться на поле битвы почти всегда значит оказаться раненым, а то и убитым. Не опаснее ли битва ему, чем мне? Что скажешь?
Последний вопрос Насуада задала и вовсе с явным интересом.